«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года - Эдуард Камоцкий

В новом общежитии вместе с нами жили и студенты из стран «народной демократии», т. е. стран, из которых мы выгнали немцев и установили послушную нам власть. Подружились с брюнетами болгарами, которые зимой ходили без головных уборов, и венграми, которые, как-то приехав после каникул, с гордостью поделились новостью с том, что и у них в Венгрии, как и у нас, ликвидировали дома терпимости. Вслушайтесь в название – дома, где женщина должна за деньги терпеть.

Общежитие было рядом со старым кладбищем. Кладбище летом служило нам местом подготовки к экзаменам. Это была читалка под открытым небом. На кладбище много дореволюционных скульптурных надгробий, большая часть из них повреждена, а от поздних захоронений остались только холмики. Вокруг кладбища сплошь студенческие общежития: сельхоз., университет, два наших, экономистов и еще каких-то. Из этих общежитий летом жильцы устремлялись на свежий кладбищенский воздух. На некоторых постаментах от памятников были надписи: «Не занимать – группа такая-то».

Зимой во всех общежитиях устраивали танцы, и все ходили то в то, то в другое общежитие. А летом мы старый «Рекорд» выставляли в окно и включали на полную громкость. Окно выходило на улицу, на противоположной стороне которой тротуар образовывал площадку, и на ней по вечерам танцевали. Во время подготовки к экзаменам в комнате днем пластинки ставили по очереди – по пять пластинок. Нас было четверо, пластинка крутится 3 минуты, и режим получался академический: 45 минут занимаешься, потом 15 минут ставишь пластинки, разумеется, и занимаешься попутно. О том, приятно ли слушать этот гром жителям соседних домов, не задумывались. Мне сейчас хочется мысленно перед ними извиниться.

В нашей комнате постановили, что если любой из нас приходит после того, как в комнате легли спать и потушили свет, то ложиться опоздавший должен не зажигая света. Мишка иногда нахально нарушал порядок, и мы в его голову швыряли стоящие рядом с кроватью туфли или ботинки.

Как-то, по дороге в институт, кто-то из полтавских предложил:

– Поехали ко мне в Полтаву, переночуем, а завтра вернемся. Полтаву посмотрите.

Погода была хорошая, настроение веселое, Полтаву посмотреть захотелось, и мы сели на трамвай, и мимо института поехали на вокзал и в Полтаву.

Заночевали на полу у товарища. Про это узнала Мишкина мать и утром возникла под окном со стороны улицы. Нам она видна не была. Мы слышали только её голос:

– Мишка, пферд проклятый….

Она его ругала за то, что он что-то из её посылки в Харьков «заныкал» и не передал сестре. Зашли в музей, посмотрели «Полтавскую битву», и вернулись в Харьков.

Жизнь уже стала вполне мирной, прошло три года после войны. Наладилось питание. Харьковские столовые вновь стали прекрасными. Столовых в городе было много. Мясной обед стоил около 5 рублей, но можно было и на два рубля наесться без мяса (на первое борщ на мясном бульоне, на второе какая-нибудь каша и затем сладкий чай с белым хлебом). Стипендия была от 250 на первом курсе до 450 на последнем; т. е. мясом на первом курсе не побалуешься, но и голодным не будешь.

Приезжал в Харьков Хрущев, он был в то время Первым секретарем Украины, прошелся по столовым и ругал руководителей за то, что в столовых мало дешевых и овощных блюд.

В будние дни питались в институтской столовой, а по выходным из общежития любили ходить в диетическую столовую, где были прекрасные мясные шницели, и все было немного дешевле.

В случаях безденежья покупали на базаре кусок грудинки, капустки, картошечки и варили щи. В магазины не заглядывали, так что не знаю, что там было. В нашей комнате родители всем еще присылали, уж не помню на старших курсах по сколько, но не больше стипендии (вроде бы по 300). Учились мы все хорошо и «наказанием» за удовольствие от полученной на экзамене пятерки была обязанность на радостях купить для общего пользования пачку хорошего табака – «Золотое руно» или «Трубку мира». Мишка таких наказаний не заслуживал.

Часто находили повод выпить, но повод был обязательно. По «черному» никто из нас в рот не брал. Выпивка была не удовольствием от водки, а удовольствием от развязывания психологических пут в общении.

Если без праздничного стола, а так – «по малой», то бутылка на двоих, а может и на четверых – как придется.

Было однажды и так: провожают меня на каникулы. Кто-то раньше уехал, кто-то позже поедет. Вовка вышибает пробку из бутылки ударом руки по дну. Пробки были настоящие, из коры пробкового дерева, залитые сургучом; с белой головкой – московского разлива, с черной головкой – местного разлива. После двух ударов дно отваливается, а его рука по инерции бьет по оставшейся части бутылки. Так что я на вокзал, а Вовка в пункт скорой помощи на Пушкинской.

Если собирались по поводу праздника с девчатами, с праздничным столом, то по бутылке на парня и сколько-то вина на девчат.

Было в нашей комнате и особое торжество. Витя с Володей на кладбище нашли себе невест. Свадьбу Виктора с Симой играли в нашей комнате. Я на свадьбе танцевал вприсядку, одновременно отбивая ритм алюминиевыми ложками, и так старался, что на пальцах содрал кожу почти до крови.

Многолюдные сборища непременно сопровождались нашим пением. В техникуме в Грозном пели Донские и Кубанские казацкие песни, в Харькове и казацкие, и украинские, и русские народные:

Уж забыл все, помню только отдельные строчки:

И русские:

Еще какие-то. Были, вероятно, и военные песни, но не помню.

Горланили мы и озорные студенческие песни:

Куплеты про других дураков уже забыл. А, еще: «Колумб Америку открыл, страну чудесную такую, дурак, он лучше бы открыл на нашей улице пивную».

Несколько строчек помню про студенческие веселья:

…………………………